Золотой храм (金閣寺), Юкио Мисима

Красота, способная причинить боль. Великолепие, доводящее до исступления. Золотой павильон Кинкаку-дзи, сгоревший в 1950 году, стал причиной помешательства и смерти. Юкио Мисима спустя годы решил «препарировать» душу Хаяси Дзёкана, который пытался покончить с собой, сгорев вместе с «Золотым храмом».

Писатель обладает магией, позволяющей влезть в чужую жизнь. Пройти по ступеням и комнатам вместо героя. Прилечь в траву, как сделал бы застенчивый, заикающийся юноша из бедной семьи. Смотреть на женщину с точки зрения монашка, не выдержавшего горделивой стати золочённого строения. Слушать плеск воды ушами решившего уйти, стереть себя из свитков мироздания вместе с Прекрасным.

К тому времени, когда свет увидел первые главы, в тюрьме от туберкулеза умер Хаяси. Словно отдав последнее дыхание строкам жутковатого романа.. 

Герой книги с самого начала говорит о себе, как о простом человеке: «Я не поэт, ничего такого». Но Мисима создаёт поэзию, потому что о страстях сложно поведать косным языком. Метафоры душат, сливаясь с чистыми чувствами: зависть, ревность, злость, страх, обида, отчаяние, вожделение. Слёзы. Хотя они подкатывают пару раз к горлу героя, он не позволяет им пролиться, чтобы стоять вровень с золотым храмом. Не оказаться ниже.

Хотя совершает низости, испытывая себя: человек я или? Тут на ум приходит Раскольников, хотя в моём мозге вертелся образ Холдена из «Над пропасть во ржи». Как антипода. Холден колючий и неуютный, но его мечта — высокая, поднимает. А Мидзогути видит себя червём, копошащимся в грязи. И остальные для него черви. Над всем высятся лишь мёртвые (образами которых герой дорожит) и храм. Мидзогути хочет ввысь. Но не подниматься, а опустить золотой павильон до понятного, привычного и поглощаемого.

Во время своего злополучного странствия герой получает возможность приблизиться к пониманию Пустоты. Оно ненадолго с ним, но, возможно, позволит жить дальше. В отличие от прототипа, которого Пустота разорвала.

Наверное, самое сильное в романе: способность автора вытащить из себя эгоцентричную подростковую мерзость. Зацикленность на себе и своих ощущениях, презрение к родителям, запутанное отношение к взрослым (к ним тянет, и тут же — вызывают отвращение); невозможность секса: его жажда и страх того, что произойдёт. Мисима черпает энергию из собственного опыта, не выдумывая, но преломляя. Вырисовывая чернотой новый узор, не схожий с болью собственной. Мисима — гениальный автор, он не выдаёт себя. Как идеальный уязвлённый, он знает, что такое мимикрия для Иного и как важно остаться незамеченным.

Впрочем, как гореть, он тоже помнит.