Поправки (The Corrections), Джонатан Франзен
Сначала подумал, что не вовремя эта книга, совсем не к месту, не ко времени, не к настроению — в душе раздрай, липкая жуть вперемешку с тремором нервов, злоба океанскими волнами, обида, усталость, неистовое желание.
А книга — о гадких, мелких, жутковатых людишках, копошащихся, и всё так пристально рассматривается, каждый миллиметр мысли, малейшее движение рефлексии, словно внезапно открылась давно запрятанная способность к телепатии, и в мозгу жужжат чужеродные миазмы плюс телесные ощущения чужие, словно живешь в коконе на радиоуправлении, а пульт — в руках буйнопомешанного.
Есть семья: Альфред, отец семейства, деспот и тиран в прошлом, ныне съедаемый заживо синдромом Альцгеймера, Инид, мать-наседка, беспокойная и назойливая, обожающая «поесть» чужие мозги чайной ложечкой.
И трое детей: старший Гари, младший Чип и сестра их Дениз. Всё вертится вокруг Рождества, последнего для Альфреда, и его жене важно, чтобы в старом доме собралась вся семья. Но поправки жизненного пути каждого мешают радостному воссоединению.
Каждый в этом романе несчастен: у Чипа не задалась карьера, и он врёт, потому что противно быть неудачником в глазах родителей. Дениз не может понять свою ориентацию, и тоже терпит крах за крахом, сжимаясь в комок, готовый к взрыву. У Гари жизнь вроде на мази, но бомба заложена внутри его собственной семьи.
И они пьют, пьют, пьют, янтарный виски течёт и звякает, режет и колет. Колотит, бьется гулом в ушах, не может заглушить голоса детства, в котором даже запах подвальной плесени мнился тропой к приключениям и тайнам. Но детство украли, и каждый ребёнок винит в этом родителей — недодали, спрятали, обманули, ударили..
В тяготах ежедневной борьбы Чипа, Гари и Дениз, которые лились со страниц и затапливали метро, выливаясь на улицы, становилось тяжко дышать. Подступало негодование — зачем вообще писать об этой мути??
Но упорно двигался дальше, хотя бумага поганая, шрифт мелкий (стал видеть хуже), опечатки, от которых шерсть на загривке дыбом — так бесит! — но двигался вперед; любопытство — одна из упорнейших, двигающих сил.
И «Поправки» раскрылись цветком. Рассказывая о тотальном одиночестве, придвигая увеличительное стекло со смертоносным лучом ближе к голой коже, автор говорит о мире, где над всеми есть Бог. Он смотрит и не вмешивается. Он любит. Несмотря на то, что мир населяют лжецы, прелюбодеи, разгневанные, воры, каждый достоин сострадания. По крайней мере, сочувствия.
На дороге жизни, оборачиваясь или оглядываясь, встречая себе подобных, уже не обращаешь внимания на обертоны личности, шероховатости, инаковости. Каждый человек видится зерном, из которого что-то выросло. И каждому необходима вода, важны солнечные лучи, тепло, взгляд.
Неважно, кто, как и когда будет есть плоды этих зерен.. каждый достоин. Каждый обрящет. Ответ на вопрос: одинок ли я? Это не школа, не испытание, не ад. Всё — познание себя.
И я обнимаю Альфреда и шепчу: «Нет». Потому что его трясущиеся руки и непослушное тело были на несколько часов моими.
