Избранные дни (Specimen Days), Майкл Каннингем + «Наука сна»
Совпадение. Двух настроений. После геометрии слога от госпожи Стайн окунулся в прозу Майкла Каннингема, которого доселе не читал, хоть и видел два фильма по его произведениям: «Часы» и «Дом на краю света». И попал в удивительный мир, перекрёсток дорог Истории, Фантазии и Поэзии.
Три части, три рассказа. Прошлое, Настоящее и Будущее. Нью-Йорк. Всегда четверо: Мужчина, Женщина, Ребёнок и Уолт Уитмен. Судьбы людей, цепляющихся за будущее для других, жертвующие, несчастные, страдающие и.. разыскивающие рецепты эйфории, хотя само это слово не затрагивается, жизнь не позволяет.
Люди забывают смотреть в небо, а ведь достаточно поднять взгляд, и — станет легче, наше место там, наверху, даже когда мы шагаем, давим траву башмаками или стопами. Суета рождает изгиб спины особый, когда не видишь — вверх, ни мыслью, ни словом, ни действием, лишь копошение, мне: хочется, стремится, желание, да, только..
И фильм «Наука сна»: вот, буквы легли на музыку, целлофан, дурацкие поступки и боль, рвущую душу прочь из тела, к горизонтам; мой путь — заводной пони, свалившееся на голову пианино, костюм кота с плюшевыми ушами, так идущий Берналю.. и Катарина-Кэтрин-Кэт, которая не решается протянуть руку и боится этих фраз, обрывочных резких, но потом, после очередной гибели человечества она уже принимает, и сама готова, ведь те, кто означал любовь для неё, всегда далеки..
А Гинсбур — трогательна в очках, и дерево в лодке, она сама обматывала ветви, чтобы как в русском мультфильме, белая лодка, на ней — за горизонт, на грани сна и яви, так и все мы живем, без очертаний, опоры или костылька: лишь стихи, эти стихи вплетаются, чтобы стать песней, а знаете, как грянет, если все вместе?!
Лукас-Люк-Лука, маленький мальчик, услышавший, словно Сельма из «Танцующей в темноте», бурчание машины; в ней зашифрован голос, который трепещет, он стал жертвой, но при этом — сознательно. Разве можно кого-то спасти, заменив им себя? Разве можно обмануть судьбу излишней эмоциональностью? Разве запустится колесо-стрелки-время назад, если ты будешь ступать в чужие следы и включишь машинку, ворующую у создателя пару секунд?
Саймон-Симон-Симеон, робот, использующий насилие в качестве заработка, скормивший себя автомату, эстет, красавец, одаривший сорокалетнюю любовью своей, собирающий вазы; ему досталась чаша — вместо счастья семейного, да и зачем ему, он потом станет другим, через звёзды ощутив шаги. Плыть по воздуху, играть с несуществующим, подбрасывать облака-вату, прикрепляя их к потолку нотами, отвечать во сне на телефонные звонки, говорить гадости, за которые любая девушка отвесила бы пощечину резко, но не Стефани и не Стефану, как получается?
Глупая красная шапочка, календарь катастроф, падение телевизора в Сену — всё, я не хочу жить здесь больше, хочу на другие улицы, неважно к каким людям, просто — прочь отсюда, со словами и трепетом, дышать привольно, до разрыва, без музыки в headphones, и даже без руки в ладони, но не здесь, купить себе наивных и смешных одёжек, в дорогу, чтобы бесцельно, просто.. усыновили, чтобы в мире другом.
Ребёнок сказал: «Что такое трава?» — и принёс мне полные горсти травы,
Что мог я ответить ребёнку? Я знаю не больше его, что такое трава.
Может быть, это флаг моих чувств, сотканный из зелёной материи — цвета надежды.
Или, может быть, это платочек от бога,
Надушенный, нарочно брошенный нам на память, в подарок,
Где-нибудь в уголке есть и метка, чтобы, увидя, мы могли сказать чей?
Или, может быть, трава и сама есть ребёнок, взращенный младенец зелени...
А теперь она кажется мне прекрасными нестрижеными волосами могил.
Уолт Уитмен, «Песня о себе»
