Латунное сердечко, или У правды короткие ноги (Das Messingherz oder die kurzen Beine der Wahrheit), Герберт Розендорфер
Иной роман похож на холм; ты словно взбираешься по словам, абзацам. Всё выше и выше, и вот — некая мысль, вложенная писателем, у тебя на ладони, и ты понимаешь, что нечто важное нельзя понять без подъёма в гору.
А есть книги, которые, словно море, которое то кидается волнами на тебя, то отступает. Затихнет и снова забурлит.
А лучший роман немецкого писателя Герберта Розендорфера похож на слоёный торт. Удовольствие, не сравнимое ни с чем: смакование фраз, слов, типажей; всё настолько осязаемо, что кажется — ещё миг, и ты не выдержишь щекотки восторга.
Сюжет похож на тропинку, по которой отправилась в путь Красная Шапочка: Альбин Кессель проснулся утром, и увидел, что его отражение в оконном стекле перечеркнуто «иксом», который получился в небе оттого, что два пилота чуть не встретились в небе.
Он решил не придавать этому значения, а зря: его третья жена, Рената, привела в дом свою дочь от первого брака, Керстин. Альбин и Керстин сразу невзлюбили друг друга, но, словно судьбе этого было мало, она решила поиздеваться над Кесселем сполна: во время отпуска в милом французском городке Сен-Моммюль-сюр-мер ему придется проводить время с непонятными персонажами: отцом Керстин (Альбин про себя назвал её Жабой), его родителями, новой подругой отца Жабы и прочими «родственниками». Кстати, это только начало.
Читая «Латунное сердечко», можно представить, что это написал Кафка, который внезапно повеселел и, описывая несправедливость и несовершенства мира, постоянно отпускает едкие шуточки, припечатывает людей уморительными кличками и сравнениями, философски смотрит на катастрофические последствия поступков главного героя и словно говорит: «А ведь он ещё и влюблён!».
Бруно (кит в кудряшках, обожающий «Ла Палому») испарится в тумане, девочка Зайчик (Альбин: «Не Зайчик, а Жаба. Или Каракатица») будет икать без остановки, дедуля Вюнзе будет кричать «Кукушкин сын!», Курцман — поедать пирожные, а Рената — навязчиво флиртовать с бывшим мужем.
Во всём этом балагане человеку трудно оставаться спокойным. Именно поэтому Альбин — настоящий герой, он стоически комментирует то, что пролетает мимо него в воронке торнадо. А вот тайну латунного сердечка не открою. Она — маленькая, но тёплая, спрятанная среди историй про комод-преследователь, доктора-мстителя, о Шумане и Шуберте, про кипящее пиво и наглую мотоциклистку, про миллионы марок и корабли, которые ищут пристанища на дне морском.
«Экипажи расцепили. При ближайшем рассмотрении повреждения оказались далеко не так значительны, как можно было предположить. Д-р Курти Вюнзе долго говорил с полицейским, после чего тот сказал лишь, что не понимает венгерского языка (это Альбин Кессель перевести не поленился).
Тогда бабуля Вюнзе окончательно упала в обморок. Врач, которого немедленно вызвали, немного понимал по-немецки, потому что во время войны побывал в плену. Однако немцев он, судя по всему, с тех пор не любил — возможно, в плену с ним плохо обращались; во всяком случае, переводил он исключительно в пользу дедули Вюнзе и прописал бабуле такое лечение, какого она в жизни не переживала. Смысл многочисленных слов врача сводился к следующему: «Пусть не прикидывается».
— Это был не врач, а какой-то шарлатан! — утверждала бабуля позже. Дедуле не оставалось ничего иного, как уплатить: сотню франков штрафа полицейскому и четыреста пятьдесят — возничему в возмещение ущерба.
— А кто заплатит нам за поцарапанный капот? — возмутилась бабуля.
— Что уж теперь доказывать, — проворчал дедуля, заводя машину. — Вот приедем домой, и я тут же вызову адвоката. Курти, ты записал, как звали этого возничего?
— Да, — сказал Курти.
Много позже, когда дедуля у себя в Люденшейде действительно вызвал адвоката, намереваясь поручить ему это дело, выяснилось, что Курти Вюнзе, записав имя возничего, забыл записать название деревни. А этого тогда уже точно никто не помнил».
