Осень патриарха (El otono del patriarca), Габриэль Гарсиа Маркес
Лишь когда стервятники разодрали металлические решетки на окнах дворца, народ посмел вторгнуться во владения генерала, который правил страной больше двухсот лет, настолько тяжело им было поверить, что великий старец умер.
Из поколения в поколение переходили легенды о его глазах, водянистых и грустных, как у рыбы, и мудрых, как у черепахи, о его женственной руке в тонкой перчатке, которой он бросал на улицы исцеляющую любые болезни соль, о карете, что пересекала страну, о пароходе, на котором он бороздил реку, о лимузине, что провозил его дряхлое тело сквозь столицу.
Легенду о том, что он уже умер однажды, и были похороны, что места, которые посещал старик, становились эпицентрами беды, что люди проклинали любую лачугу, куда входил он, что взгляд его мог покарать навсегда, настолько велик был этот старик, который знал час своей смерти благодаря глади воды.
Они шли по опустевшим залам его дворца, находили оголодавших коров с его клеймом, жевавших обивку кресел и гобелены; находили сухие розы, что некогда благоухали, затуманивая запах разложения, исходивший от сонма прокаженных, поселившихся во дворце при его жизни, находили кур, ныне царствующих в зале, где он сидел в окружении министров, генералов, где принимал послов.
Они не верили, что он умер. Но они смогли войти, потому что при жизни ни один из них не видел старика, который властвовал страной больше двухсот лет.
Маркес закончил роман в 1975 году. Предложения в этой книге бесконечны: они начинаются днем, а заканчиваются ночью, иногда одно предложение проходит сквозь десятки лет, сквозь тысячи жизней, через мириады смертей и мучений, через миллионы мыслей.
Маркес, создавая портрет страны и её диктатора, заглядывает в неведомое и пророчествует о правителях будущих, оглядываясь на стариков, получивших власть в двадцатом веке и держащихся за неё всеми когтями души и мёртвых сердец, преисполненных страха, страданий, молитв, гнева, надежд и алчности.
Диктатор-аскет и разоритель краев, любой дар которого — чёрная метка, а похвала или доброе слово — гром и молния в извивающемся клейме, что ложится на семью и род её заканчивает, диктатор-хитрец и трус, придумывающий устрашающую оставшихся в живых погибель для подозреваемого им в измене; правитель, знающий полет каждой пылинки в своём царстве, неуемный в сексе генерал, набрасывающийся на женщин, как петух на куриц, увечный, серый, неприметный, внушающий отвращение и трепет одновременно, изведший церковь на своей земле, продающий собственный народ, уничтожающий детей, которые могут стать разгадкой его коварства и гнусностей, покрывающий свой обман кровью и кровью, могущий подать своего врага врагам своим на блюде, запеченного с пряностями и картошкой, ненасытный, символизирующий власть, великий — кто он? И не нами ли он создаётся?
Не народ ли требует такого правителя, такого всевидящего старца, который сам является властью во плоти, одним своим появлением усмиряющего бури и мор, обращающего в бегство любые полчища напастей и недругов страны, повелевающего кометами и небесными светилами, создающего величие страны, бросая её из наводнения в засуху одним мановением женственной руки в тонкой перчатке; не народу ли нужны чудеса исцеления и зачатия у бесплодных, когда он выходит на балкон и бросает в толпу пригоршни соли, а народ внимает каждому движению, веря, что завтра наступит только благодаря ему, громоподобному старцу, который может появляться сразу в нескольких местах и что оставил после себя семьсот пятьдесят отпрысков за годы власти над обедневшей, опустевшей и проклинающей его землей?
Маркес всегда рядом с этим стариком, только он может зайти в комнату с холодным мраморным полом, на который генерал падает, словно убитый, подкошенный пулей, лицом вниз, и засыпает мертвецким сном, он следит за ним под пологом, когда тот попивает фруктовую воду и играет в домино со сбежавшим из соседней страны диктатором, когда он в очередной раз выигрывает в национальную лотерею, когда он всхлипывает и сопит, дёргаясь на прачке в закутке за кухней, а та пытается прогнать детей, отпрысков генерала, и что-то одобряюще старику шепчет, только он идёт с ним рядом, когда уже и память о памяти стёрлась, и все враги этой воплощенной власти, настоящие и мнимые, сгинули, и прах их взошёл урожаем и сгнил больше века назад; он всё время рядом.
Он ищет секрет, за что держится эта душа, это чёрное сердце, возжелавшее сделать святой Бендисьон Альварадо, его бедную мать, ту, что раскрашивала серых птичек дешёвыми красками до конца дней своих, который приказал найти всех, кто глумился над телом его двойника, когда были устроены генералами фальшивые похороны вечного старика, который пережил приход кометы, ураган, взрыв баржи и разрушительные ливни, секрет того, кто боялся предательства и всегда искал его, кто хотел любви, но находил лишь пустоту, кто в своем безграничном упоении не понимал обманов собственного зрения и давал умастить свои уши и ум медовыми речами, кто на смертном одре отмахивался от старухи, державшей приговор, и кого не смог узнать народ, вошедший в его комнату и нашел обезображенный труп, изъеденный грифами.
Маркес, летописец властителя будущего и прошлого, живого, умершего и ещё не родившегося, каждому из них отмеряет срок — вечность, и кару: ускользнувшее знание, что такое жизнь.
