Герман (Herman), Ларс Соби Кристенсен
Непонятно, сколько Герману лет; ясно лишь, что он ещё не половозрелый, как и его одноклассники. Неизвестно, какой это год: Кристенсен так замаскировал реальность, что ни одной ниточки не вытащить, чтобы опознать. Чётко прописаны: Осло, навигация по которому рассыпана в книге, кем трудятся папа и мама Германа (крановщик и продавщица) и то, что у Руби — огненно-рыжие волосы. А волосы мальчика — выпадают..
Книга начинается чем-то незначительным, так стартует сон: мы просто оказываемся в каком-то месте, куда не приходили.. Герман — особенный мальчик, его мозг работает иначе, он отвечает странными, взрослыми, парадоксальными фразами. Он, возможно, хотел бы выразить ту нежность, которая заполняет его тело по глаза, но вырываются лишь сухие обломки:
— Нет два раза.
— Наше вам с кисточкой.
— Тут все на своих двоих ходят.
— Я мужчина в летах.
Он грустный. Весь невпопад. Его родителям трудно: говорить с ним иновязью фраз, угадывать состояния и настроения, а он злится то на них, то — на себя. Потому что неуютно, в его голове даже время ползёт иначе, а тишина, которая падает на Германа, такая пронзительная, что слышной, как за тысячи миль снежинка ложится на иголку сосны.
Я работал с похожим мальчиком. Он не может сказать: «Я хочу есть», он может только повторить осколок фразы, последнее слово, поэтому, когда он стоит на улице и не хочет никуда идти, ты в него «бросаешь монеты»:
— Ботинки жмут? В туалет? Холодно? Попить? Снежки?
— Снежки!
И мы идём к сугробам, уже весенним слегка, покрытым коркой, словно бледно-серое крем-брюле — бесцветной карамелью. Он погружает руки в варежках в снего-наст, лепит снежок и кидает в машину. Из неё высовывается злое лицо, что-то рычит, а я объясняю дяде, что кидать снежок в машину — веселее, чем просто на асфальт. Или в дерево. Простите.
Герман напоминает мне Смиллу. Та тоже — поперёк и криво, особенно когда швыряет правду в лицо; ледяная жестокость. Когда мальчик, сжатый гравитацией гнева, говорит физруку, что того кличут Яйцом (за глаза), мужчина оплывает и мерцает, теряя годы:
— Но почему Яйцом?
Тайна. Шифр детства. Тропы, видные только в десять лет.
Осло в книге запаян в хрустальный шар вместе с героями: там, вдалеке, колышется мифом Америка, папа Германа может её увидеть с башни крана. Внутри хрустального шара крутятся снежинки, и, хотя оболочка шара прочна, у неё есть слабая точка. Её надо обнаружить. Чтобы Герман пророс. У книги есть поздзаголовок. Для тех, кто ещё не полюбил себя. То есть, для всех. Я сейчас живу в тисках тревоги. Роман Кристенсена немного прорвал обшивочку: чаще вспоминаю, как дышать..
