Счастье всегда не в фокусе, Екатерина Златорунская
Прозу Кати смогу «опознать» если не по предложению, то по абзацу — точно. Есть внутри её текстов натянутая нить, ведущая из неведомого света на бумагу; нить животворящая, сочетающая в себе силу, нежность и взор.
Она смотрит на мир удивлённо, запечатлевая для себя его цвета/оттенки, звуковые переливы и удары, свет во всех обличьях, вкусы всевозможных консистенций, фразы и молчания между ними. Кажется, обычная речь: люди роняют междометия и незначимое, но, подсвеченное изнутри печалью или страстью, слово набрякает, переливается в её руке и переходит из одного измерения в другое, преображаясь, мутируя, взрываясь.. и становится деревом, облаком, яблоком; пером, рассекающим воздух. Перекрестьем встреч, столкновением времён.
Это как выхватить краем глаза чью-то фигуру на перроне, когда едешь в поезде. Что тебе этот человек? А вдруг произошло [подсознательное] узнавание? Схлестнулись волны? Или чиркнуло по поверхности воды? А круги расходятся, шепчут после у берегов; там, за миллионами световых лет, когда нет ни поезда, ни перрона, ни взгляда, ни прикрытых глаз.
То, что пишет Катя, сходится с моим ощущением мироздания и человека в нём; вижу каждую жизнь как бесконечную череду отражений сияющих: вот — младенец, ребёнок, подросток, взрослый, старик.. миллиарды отпечатков, слитых в одну долгую нить (да, у тех, кому повезло). Нить света. Похожую на след чиркающей спички по коробку в темноте.
Чирк! — сто лет. В которых малиновое варенье на шмате сливочного масла. Удар по щеке, остывающий вместе с обидой. Липкий поцелуй в аромате сирени. Дырка в колготках, из-за которой так смешно, что прячешь хохот в сумочку и бежишь, не глядя. Красная тряпка, облепившая дерево гроба и отвратительные мятые чёрные ленты с буквами из позолоты, усевшиеся на венок. Фотокарточка, согнутая пополам и побуревшая по краям, словно облизанная огнём. Чирк!
А на деле этих линий сияющих — миллиарды, и они пересекаются, прыгают, отталкиваются друг от дружки, исходят из других, те и эти, и мы с Катей в бесконечном танце огней — тоже, сжимающие вечность в упрямом кулачке, словно звёзды, играющие на поверхности озера, когда солнце бьёт о них и летит в зрачки. А ты — щуришься.
Так волшебно, когда в мире есть тот, кто понимает мир и чувствует его, как ты. И умеет ощущения облечь в слова, чтобы искоркой протянуть на ладони тебе в ночи: смотри, что нашла! И миг разбивается в осколки, умножаясь. Искорок становится сто, тысяча, миллион, и свет длит свой танец, и даже рыба, выдувающая слова на суше, доносит вес слов с глубины. Странствие слов. Музыка сказанного и не высказываемого.
Я тут раздуваюсь от восторгов, есть и восхищение: Катя, как мне видится — режиссёр своих рассказов и пьес. Она выстраивает мизансцены, работает с символами и предметами, у неё в текстах вокруг платка, кружки, туфли, кровати заворачивается тайфун истории. Например, в пьесе о сестре Чехова и его бывшей жене есть образ: рубашка с рукавами, сложенными крест накрест. Подумалось, что изначально появился образ, от которого уже пустила корни и ветви фабула. И я вижу прозу Кати, как кино.
Этой книги пока что нет. Она существует только в формате электронных страниц, ещё не обрела плоть бумажную, она ей необходима, потому что книга Екатерины Златорунской — настольная, её нужно открывать, как сборник стихов, находя совпадения дню, погоде и настроению. Плыть, лететь или сновидеть, в зависимости от того, какие крылья надеты с утра..
